Детектив на исходе века [ Российский триллер. Игры капризной дамы] - Сергей Трахименок

Труба — гордость начальника строительства Хуснутдинова и достопримечательность первого энергоблока. Лучшая бригада субподрядной организации с мудреным названием «Союзжелезобетонконструкция» возвела эту красавицу за два года. Бригада работала в две смены, каждая из которых длилась не обычные восемь часов, а девять-десять.

Сам Шариф Шафутдинович Хуснутдинов два дня назад произнес фразу, за которую его в тридцать седьмом вполне могли обвинить по вредительстве или диверсии.

— Хорошо, что без жертв обошлось, — ляпнул он на планерке. — Не одна такая труба в Союзе…

Подчиненные, нарушая субординацию, зашикали на него, но он махнул рукой: через месяц закончим, и все…

Хуснутдинов знал, что такое строительство редко не заберет одну-две жизни монтажников или, как их называют строители, трубокладов.

Знал он это потому, что строил уже две такие станции. Строил, но не построил. На те стройки он прибывал первым начальником, осваивал первые миллионы, а когда дело подходило к концу и становилось видно, что до настоящего конца еще ой как далеко, на горизонте возникал молодой преемник, которого Хуснутдинов сам подбирал из среды специалистов, а вездесущее начальство из Москвы утверждало. Это же начальство переводило Хуснутдинова на другой объект, где несколько лет можно было жить относительно спокойно, где деньги текут рекой, а результатов, по большому счету, еще не спрашивают, потому что это только начальная стадия строительства и в ней еще мало что можно разглядеть, не то что в завершающей, когда выясняется, что допущен дикий перерасход средств, что куда-то исчезло поставленное для монтажа оборудование, а сама станция, если и приблизилась к завершению, то почему-то не с того боку, который всем нужен. То есть и средства освоены, и здания стоят, но во всей этой системе не введены в строй какие-то мелочи, без которых, как выясняется, станция — не станция, а набор железобетонных конструкций…

Именно в этот момент некая волосатая рука перебрасывала Хуснутдинова на новое, не менее важное строительство, а его последователи снимались один за одним с работы за то, что «не могли ввести в строй почти готовый объект».

Хуснутдинов на строительстве — царь и бог. Рабочие зовут его Хозяином, а наиболее приближенные к нему — Папой.

В Каминск Хуснутдинов прибыл со своей командой, в которую входили: секретарь-машинистка Агнесса Васильевна — доверенное лицо начальника, если не сказать больше; личный шофер, он же телохранитель, — здоровый и наглый мужичара, гроза и любитель женщин-строителей, преданный Папе, как горец, и главбух, которого мало кто видит, потому что он не вылезает из своего кабинета, но о котором тоже хочется сказать, что это личный бухгалтер Хуснутдинова.

Людей на строительстве хронически не хватало, и на энергоблоке трудились командированные, прибывшие по оргнабору, условно-освобожденные из спецкомендатуры, которую развернули рядом с объектом.

Зачинщиком создания спецкомендатуры был сам Хуснутдинов. Он вспомнил опыт своей работы на прежнем строительстве и дал команду подготовить письмо в УВД с просьбой «выделить спецконтингент». Ни сам Хозяин, ни его приближенные, составлявшие письмо, не сочли нужным проконсультироваться у юристов. Они перепутали условно-осужденных с условно-освобожденными. А разница между первыми и вторыми была такая же, как между радио и радикулитом.

Первые осуждались за незначительные преступления и направлялись на «стройки народного хозяйства» прямо из зала суда. Вторые — освобождались из колоний. В «зоне» они усвоили правило, что любая работа — «западло», и, разумеется, работать не хотели. Процент возврата в колонию был высок, а производительность труда — низка.

Хуснутдинов быстро сообразил, в чем его ошибка, но милицейское начальство не собиралось ему в угоду менять «профиль» спецкомендатуры, и Хозяину пришлось довольствоваться тем, что есть.

Работы на первом энергоблоке шли плохо. План капитального строительства в лучшие времена выполнялся на 38 %. Так строились: градирня, цех водоочистки, новый главный корпус. Но труба существовала в другом измерении. Она росла не по дням, а по часам…

Бригада «Союзжелезобетонконструкции» работала на редкость производительно. Трубоклады никогда не бузили, не устраивали волынок, не грозили забастовками, не жаловались начальству на нехватку материалов, да и грех было жаловаться, ибо все шло им в первую очередь, и Хуснутдинов голову бы снял со снабженцев, не обеспечь они трубокладов материалами. Хозяин понимал — первый энергоблок в настоящее время понятие эфемерное, а труба — реальное, осязаемое, видимое. Она — лицо стройки и показатель способностей Хуснутдинова на первом этапе строительства. Она… А вот и она. Однако странно, что возле нее не видно следов «скорой помощи» и милиции и стоит такая тишь, что остается только диву даваться: такое случилось, а всем до фени…

«А может быть, это розыгрыш, может, какой-то каминский шутит, узнав номер телефона, решил его разыграть. Сейчас это модно — лягнуть кагэбешников. И надо же попасться на удочку… И автобус подвернулся как раз и не дал возможности зайти к дежурному и расспросить о происшествии. Хотя если бы он зашел к дежурному и спросил, то разговоров все равно было бы не обобраться…»

Федя открыл дверь и вошел в длинное бетонное помещение, примыкавшее к основанию трубы. Там было пыльно и грязно, вдоль стен лежали длинные хлысты разнокалиберной арматуры. Он прошел дальше, где помещение врезалось в основание трубы, и понял, что его не разыграли. В самой трубе, рядом с сеткой лифтовой шахты, ходил туда-сюда парень в телогрейке и брезентовых штанах. Парень словно был заключен в цилиндр, невидимый для других и не позволяющий ему выйти наружу. Он быстро шел в одну сторону, ударялся лицом о невидимую стену и шел обратно, чтобы через четыре шага опять наткнуться на эту стену и пойти назад. Увидев приближающегося Внучека, парень прекратил движение, сел на деревянный ящик и обхватил голову руками.

— Милиция приезжала? — спросил его Федя.

— Ага, — ответил парень.

— Уже уехали?

— Нет, это «скорая» уехала… ребят не взяла… сказала, чтобы на грузовике отправили… Я позвонил в гараж, а дежурный меня на хрен послал…

— А где следователь?

Парень оторвал руки от головы, посмотрел на Федю покрасневшими глазами и сказал:

— Наверх полез с экспертом, сказал, осматривать надо…

— Когда это случилось? — спросил Федя.

Но парень в ответ только застонал и снова обхватил голову руками.

В трубе было теплее, чем на улице, но тянул ужасный сквозняк, от которого даже воротник куртки приподнимался.

Федя повернулся спиной к сквозняку и остолбенел, удивившись тому, что раньше этого не заметил. На арматурных прутьях в разных позах лежали четыре трупа. Он присмотрелся к ним, и ему стало не по себе. Перед ним были те парни, с которыми он ехал в автобусе. Ближе других лежал крепыш. Долговязый так же, как и в автобусе, вытягивал вперед ноги. Парень с родинкой на щеке был брошен на четвертого, лица которого не было видно.

Внучек не мог объяснить, как могли парни, ехавшие с ним и одном автобусе, вдруг оказаться здесь, на арматурных прутьях. Он незаметно ущипнул себя за бедро и почувствовал боль. Значит, он не спит. Это успокоило, и, чтобы как-то объяснить случившееся, он мысленно принял единственную правдоподобную версию: сном была его поездка в автобусе.

Убедив себя в том, что он не шизик, Федя спросил парня, который продолжал качать головой из стороны в сторону:

— Кто их так оставил?

— «Скорая», — ответил парень, не переставая качаться, — Вытащили из лифта и сказали: грузовик надо…

— А вы, — спросил Внучек, — тоже из бригады?

Обращение на «вы» заставило парня прекратить качания. Он вдруг разглядел во Внучеке не случайно забредшего в трубу зеваку со станции, а человека, который имеет право задавать вопросы и, может быть, каким-то образом объяснит все, что здесь произошло. Всхлипывая, он заговорил:

— Колька мне сказал, чтобы я рабочее место убрал… Мы поругались… Вообще-то, мы еще вчера поругались, а сегодня он начал до меня докапываться, пытался меня прижать… Я сказал ему, что он жлоб и я с ним в одном лифте не поеду. А он мне: я, мол, лифт внизу оставлю, и ты будешь спускаться по лестнице… Я остался… Но я ничего не делал, я только ждал, пока они спустятся, а потом услышал, как трос оборвался. — И парень кивнул головой в сторону кабины лифта, которая на первый взгляд нисколько не пострадала от падения с двухсотметровой высоты, если не считать того, что кронштейн, на котором она держалась, был вырван с мясом… Вырвать его специально, конечно, ни этот парень, ни кто-нибудь другой не могли, поскольку для такого рынка был необходим целый паровоз или, на худой конец, трактор.